You and I
(пьеса в одном действии)

Мне внемлет Мнемозина.
Я тоже ей внемлю,
И дочерей ее мизинцы
Я целовать в восторге искреннем люблю.

Вы, несомненно, ближе всех к ее истокам.
И так блаженно видеть чистоту,
Стоящую незыблемо над безднами порока
И осеняющую верой истинную красоту.

Поэт
Когда бы день назад я знал,
Что буду возлежать, как черепаха,
То, верно, лучше б понимал,
Какой я неуч и неряха,

И как покойно быть хорошим,
Любвеобильным и большим.
Теперь я, как горошина, засохший,
Кажусь себе таким пустым,

Как банка пива на шесту.
В неё забавы ради камень бросил
Юнец; ему смешно.
Его веселье ветер носит:

О чем печалиться, все впереди.
А я лежу пустой занозой.
Лишь память-фильмоскоп прошедшие следы
Мне крутит без особенной охоты.

Поэт замечает Музу. Она неслышно протирает пыль на его письменном столе и аккуратно складывает небрежно разбросанные рукописи. Она так занята, что не замечает пристального взгляда поэта. Она одета, как всегда, в прозрачную тунику на нагое тело. Один из листов рукописи падает на пол. Муза изящно нагибается и поднимает его.

Поэт
Когда бы женщины, хотя б на миг узнали,
Что чувства страсти и любви
Настолько мимолетны и случайны -
И тем несносно глубоки!

За две секунды этого наклона,
Любвеобильного, как сладкий сон,
Отдам всех фильмов вычурные стоны
И всех журналов глянцевых нагих мадонн.

Поэт замечает спящую рядом с кроватью в кресле Юную сиделку. Внимательно разглядывает её.

Поэт
Уставший сладко спит и на заборе,
Не зная рая своего.
Я на подушках, но в запоре,
А несвобода - это глупо и смешно.

Я тоже так проспал полжизни.
И вот забава - лишь теперь
Я, как сосулька, что повисла на карнизе,
Невольно слышу сладостной весны капель,

И воробьев чириканье, и смех синицы,
И даже запах золотых лучей,
Что льется из небес роскошной жизни
На дивный праздник моих дней.

Зачем мы, люди, так забиты
Гвоздями сует и грехов
И так бездарно, без любви зашиты
В цветные ползунки наследственных чехлов?

И сколько мы с того теряем,
Не выходя в пространство красоты,
Которая повсюду расцветает,
Как в дивном парке дивные цветы!

Ведь смерть подрежет звонкой бритвой
Паденье вниз: там, видно, будет ад? -
И продолженье вечной битвы,
Никто которой не сумеет избежать.

Так нет ли смысла и при жизни
Счастливым быть младенцем у судьбы
И целовать восторгов временные брызги,
Как бесконечные дары любви?

Юная сиделка просыпается, сладко потягивается и смотрит на поэта. Поэт смотрит на неё. Она нагибается над поэтом и убирает капли пота с его лба. Поэт слышит запах её тела и просит потрогать его лоб рукой, нет ли у него температуры. Ее касания действуют так сильно, что он теряет на время сознание. И капли пота выступают еще обильнее, она нежно и аккуратно снимает их.

Юная сиделка
Вы, право, странный и смешной.
На вас смотрю - и вам не верю.
Как будто вы нарочно, сам с собой
Играя, влезли временно в постелю,

Чтобы развлечься на часок -
Зачем случайно, вдруг, про час забыли,
Пробыли день, другой,
И состояние своей забавы полюбили.
Вы весь сияете как херувим,
Как будто нечто увидали
И, словно тяжкий инвалид,
Три дня в постели не лежали.

Поэт
Какой талант, какие дали!
С чего вы взяли: я туплю?
Вы никогда поэмы не писали
В бескрайнем поле на снегу?

И всяк, кто написал один стишок,
Наивно думает, что он свободен,
И может разных чувств пургу
Гнать, как его уму угодно -

Лишь только б рифма, ритм и чувства…
Смешно и грустно; дико, просто жуть,
Когда от Бога данное искусство
Сливают, словно в унитазе муть.

Уж если быть, - то по любви,
Иначе плод, что образует сперма,
Возьмет все недостатки худшие твои,
И вырастет придурок или стерва.

Юная сиделка
Я же говорила: вы - придурок
В значенье том, что не больной.
У вас, наверно, не было давно подруги,
И вы решили поразвлечься надо мной…

Так смейтесь, сколько вам угодно.
Я все равно останусь, как я есть.
Ведь чувство внутренней свободы
Всегда звучит внутри, как песнь.

И стоит только взять фальшиво ноты,
То это тут же слышно в тишине.
Быть может, потому в шумах зевоты
Так неуютно с детства мне.

Поэт
В тебе есть главный атрибут:
Пусть ты в стихах не дока,
Ты не хватаешься за кнут,
Ради изыска в стихотворном повороте.

Ты не фальшивишь только потому,
Что нет в тебе лукавства плоти.
А эта девка знает, что к чему
Приклеить и основательно, и плотно.
Ты не поверишь, сколько я боролся
С ее изысками плести тенет
И как однажды напоролся
На свой же поэтичный оборот.

Когда слова легко бросают,
Словно окурки на асфальт,
Не думая о том, что и окурки, прорастая,
Нам заслоняют божью даль.
И мне сказать тебе не жаль:
Как я завидую таким как ты,
Лишенным плотского лукавства.
Вы мне как райские цветы,
Которым все - безгрешное пространство.

Юная сиделка
Так удивительно и так про все красиво
Еще никто мне не стелил.
Обычно чувственно и несколько игриво.
Я пересплю, а после выясню: дебил.

У вас есть знаний высший опыт,
Которых в школе не собрать.
А мы глупышки любим шепот
И весело, легко скакать

На прыгалках - туда-сюда.
Вы тоже любите любить свободы сущность.
Но без, простите, той слюны,
Которая приводит за собою глупость.

И вроде, что плохого в том,
Что мы желаем счастья?
Впускаем вора в дом,
Лишь потому, что внешне он удачник.

Когда-то Гретхен - девка будь здоров! -
Чиста, опрятна, аккуратна -
Впустила добровольно оргию воров
И получила разрушенье от разврата.

Россия - девка то, что надо.
Уж лучше в мире не было и нет.
И та такому злому гаду
Все ещё делает общественный минет.

Мы- женщины, как груша,
Что зеленеет на кусту.
Легко становимся игрушкой
Любому ловкому в своих желаньях мудаку.


Поэт
Феноменально, как в большом кино!
Готов болеть ещё столетье.
Вот жалко сыр и красное вино
Мне не дадут за моё глупое увечье.

И моя Муза - Ангел во плоти, -
Умней, понятней - не бывает,
Но чтоб такие вот сравнения найти…
Прости, но в плане чувств прямых она хромает.

Ей подавай глобальности веков.
Не меньше, чем тысячелетье....
Когда и так понятно, что структура червяков
Не изменилась ни на грамм от человеческих увечий.

Ты явно мой подарок Свыше.
И я всегда и знал, и знаю наперед,
Насколько редко падают метеориты
Нам без увечья прямо в рот.

Юная сиделка
Я принесу вам завтра втихаря
Вино, и сыр, и все, что вы хотите.
Лишь не держите за придурушну меня
И если можно, то, извольте, объясните…

Вы будто здесь - и где-то там.
Как будто кто-то еще знает,
Как вы относитесь к своим стихам,
И, может быть, для вас и сочиняет.

Тут явно камера закрытая стоит,
И в нас какой-нибудь придурошный глядит.
Я просто чувствую, что кто-то есть еще.
Но, странно, мне не холодно, а мне тепло.

Напротив, хочется совсем поближе
Придвинуть к вам свой гибкий торс.
Пусть эти отморозки видят
Как в них шевелится мужской вопрос.

Я явно круто сочиняю.
Но это странное моё чутьё.
Я вам всем сердцем доверяю
И потому меня на сочиненье понесло.

Бывает же такое: ты где-то в теле знаешь.
И даже видишь наперед,
Что тебя щепкой увлекает
И в бушующий перед тобой водоворот.

И как узнать, что будет дальше?
Куда закинет пена дней?
И что для тела будет идеальней:
Смиряться вовсе или плыть сильней?

Вы все созревшие мужчины
Упорно знаете свои дела.
А как же мне дивчине
Быстрей узнать без травм себя?

Поэт
Ура! Ура! Ура! Ура!
Чем больше узнаю тебя,
Тем больше хочется мне плакать,
Что жизнь забавные плакаты,
Где лучше жить любя!

Печально сердце дивное терять.
Оно похоже на пространство,
Где хочется всю жизнь блуждать
И превратить блужданья в танцы.

Лишь только б праздник жарких карнавалов
Был так незыблем, как снег на Килиманджаро.

Муза танцует и кружится в воздухе, и её прозрачная туника облегает тело, создавая складки. Солнечный свет, падая из окна на складки одежды, светится легким сиянием.
Поэт смотрит на Юную сиделку и понимает, что она не видит Музу. Муза так увлекается своим танцем, что Поэт смотрит на неё, не отрывая глаз. Его глаза сияют теплым блеском, а лицо становится моложе.

Юная сиделка
Какой-то воздух теплый и смешной,
Упругий, ласковый, глубокий
Вдруг прокатился за моей спиной
И опустился прямо в ноги.

Мне так приятно, будто обкурилась.
Ну, в том значенье, что легко.
Я с наркоманами однажды чувствами делилась,
И понимаю, как и им хорошо

Уйти в безбрежность, бросив все,
И там, как листик, кувыркаться.
Вот только жалко, все равно
Приходится на землю возвращаться.

А здесь такое иногда дерьмо,
Что и не хочется неделю улыбаться.
А жизнь вокруг - огромное окно,
Где все же стоит состояться.

Суды, чиновники, начальники, закон.
Все будто сделаны для усложнений.
И строят личной выгоды поддон
Для неких личных улучшений.

А крылья - это так сегодня модно.
Все жаждут искренне летать.
И главное легко, свободно
И ничего о гадостях не знать.

Поэт
Наверно, нечто начало расти.
Ты поверни свою прямую спину
И в зеркало, но быстро, посмотри,
И ты увидишь крылья.

Юная сиделка подходит к зеркалу и резко поворачивается. Начинает дурачиться как ребенок, махая руками, как крыльями. Она танцует, и Муза, как нежный кавалер, танцует рядом с ней.

Юная сиделка
Прикольщик же, однако, вы.
А ваши крылья - атрибутика любви.

Хотя, я думаю, рога растут быстрее
У влюбчивых для счастья дуралеев.

Раздается звонок в дверь. Юная сиделка выходит из комнаты и идет к входной двери.

Поэт
Она не думает о том, что произносит.
И так, забавно, в точку все.
А мы, глупцы, слова свои занозим,
Куда уж глубже, а в итоге что?
А часто, просто ничего.
Бездарно, глупо и смешно.

Так иногда блеснет Провиденья крыло.
Поманит теплым счастьем в радужные дали.
И вновь к корыту, как быдло, -
Расхлебывать забот житейские печали.

Юная сиделка вносит в комнату большой букет цветов. Ставит его в вазу и любовно его осматривает и поправляет. Достает из глубины цветов записку.

Юная сиделка
Как романтично. Мне бы так:
Букет огромный и записка;
А там бы бесподобные стихи
На целую страничку.

Про то, как он меня целует,
Так нежно, так легко,
Как ласточки над озером ликуют,
То низко, то, взлетая высоко.
И чтобы никогда не гадко,
А только сладко, сладко!

Как в детстве, счастье на качелях.
Казалось, лучшего уж в мире нет.
Но я немного повзрослела,
И счастьем стал на рок-концерт билет.

А принцы все ругались матом,
И пили водку, как холодный квас.
И обжирались шашлыками и салатом
И, соответственно, блевали в унитаз.

И так всегда, начну как праздник,
А кончу, соответственно, за упокой.
И вам не кажется, что жизни пряник
Кислей становится от параной?

Но вот откуда эта дрянь приходит?
Как будто рядом нет плохих забот.
А тут из внешней тьмы выходит
Нежданной злобы тучный кашалот.

Тебя глотает как былинку
И ты растерян, сам не свой.
И ты в дальнейшем даже не икринка,
А тот же размножитель гадких параной.
Не станет скучно завтра вам со мной?

Поэт
Букет по праву твой,
И выкинь в унитаз записку.
Я лучше с хлебом, с ветчиной
И с теплою сосиской
Поел бы теплой пшенки полведра
И накормил бы, соответственно, тебя.

Меня уже неделю достает
Одна большая дама
И говорит, что искренне живет
Моими чуткими стихами.

Но я скажу тебе лишь, по секрету:
Не вижу чуткости в своих стихах.
Так, иногда, - восторги бреда,
Что возникают в диких снах.

Переношу под утро их я на бумагу.
А так, без снов - одна бодяга.

Ещё есть Муза у меня.
Я без неё тупее одеяла.
Когда бы не она
Меня бы, как младенца, люлька неудачи укачала.

Юная сиделка
Вы не правы. Вы просто грубиян.
Позвольте мне, хотя б; и я её раскрою.
Не может спрятаться плохой изъян,
Подобно гною,
В такую красоту.
К тому же, тайны я люблю…

А Музы есть у всех поэтов.
Иначе как же так годами, долго, сочинять?
За деньги разве, за котлеты
Не много можно рифмы классной настрогать.

И сочинитель классный как подарок.
А все подарки хороши.
Они как золотистые медальки
Сияют у Отчизны на груди.

Юная сиделка разворачивает записку, и черные бабочки вылетают из записки и облепляют её лицо. Она безвольно садится в кресло и засыпает. Бабочки перелетают на Поэта, и он тоже засыпает. Они садятся на букет и прячутся в его глубине.

Муза
Надеюсь, матери моей небесный поцелуй
Ему очистит память от былых химер
И выпрямит его нелегкий путь,
И вспомнит он затем,
Что стало недуга причиной:
Что констатировал районный эскулап
Как летаргию.

Муза целует Поэта в лоб. Поэт просыпается и смотрит на неё глазами младенца, который был в таком глубоком сне, что не совсем ещё понимает, где реальность, а где сон.

Муза
Ты знаешь сам, я часто говорила,
Что Память - остов всех начал.
И кто хотя бы букву в слове позабыл,
Тот смыслы главные терял.

Поэт без Памяти - амеба.
Ты будешь жить трава травой,
И основное твое хобби -
Наполнить чрево сладкою едой.

Не говоря о том, что Память,
Есть очень важный инструмент.
Не зря любая власть и зависть
Так любит строить документный монумент.

Чтоб неуч стукнулся об стенку лбом
И отскочил, как глупый мячик.
И легкомысленно не зарился потом
Просунуть в щель стены свой пальчик.

А если вдуматься как есть:
То стены строились и будут.
Иначе наглости гуляющая спесь
Сама себя легко осудит.

А так она плодится, вольно, за стеной.
И кто её подлечит добрым словом?
Мундиры, сшитые для властных параной?
Или разврат на всё готовый?

Поэт
Я вспомнил. Вспомнил…
Порочный демон пьяных оргий
Меня средь ночи разбудил -
Он мне на сотовый звонил
И призывал продолжить пьянку.

Своим звонком он оборвал
Мне сновидений странных вереницу:
Я теплою сосискою на блюдечке лежал,
Пел песни как веселая синица,
Себя откушать предлагал
И действия со стороны покорно ждал.

Я видел лица, вставшие вокруг.
И любопытства алчного кривую рожу…
А рядом с ним мой верный друг -
Всех пасмурней и строже.

Вдали толпа зевак желала
Откушать мяса, не спеша,
И знака свыше ожидала,
Во чрево опустить меня.

И тут мой друг спокойно произносит:
Реальность хуже и страшнее снов.
Она - безумный слесарь множества умов!
Хотя, кто счастья искренне не хочет?
И тут же просыпаюсь от звонка
И думаю: о Боже, я люблю тебя.

Муза
И это всё?
Мне грустно, больно и смешно:
Ты что-то от меня скрываешь.
Иль, в самом деле, ты не помнишь,
Иль по наивности не знаешь
Как близко смерть тебя коснулась
И как забавно улыбнулась
Таким осколком дикой пустоты,
Что ты потом становишься не ты.

Художник может быть ничтожен
В значенье линий модного лица.
Но образуясь внутренне - и он возможен
Поднять на цыпочки себя.

А здесь другое превращенье -
Оно похоже на абсурд:
Случайное паденье -
И был ты розой, стал ты кнут.

Так вор, отнявший жизнь другого,
И так же ест, и так же пьет.
Но он не может быть свободен.
Он в прежнем измеренье не живет.

Другие измеренья есть в искусстве,
Когда твой дух берет подъем.
Но от паденья возникают путы,
И мы на скользкий путь встаем.

Я столько трачу на тебя усилий
В значенье темы глубже понимать.
И избегать по мудрости насилья
И видеть, где роится благодать.

А ты опять скользишь, как лыжа,
По склону, где не видна даль.
Адреналина глупый пыжик
Берешь в объятья словно идеал.

Я не ревную к юной деве.
Ведь дева юная лишь краткий миг,
В объятьях социальных беспределов,
Она лишь временной любви парник.

Веков грядущих мощный Молох
Сотрет пустоты пенных радуг в порошок.
А верные слова, как неустанный молот,
Вновь откуют из зла живой цветок

Поэт
Но я ж не сам упал, меня толкнули.
Я блага искренне хотел.
Меня, как будто бы нечаянно, наткнули
Как тушку на стальной вертел.

Надеюсь мне не надо тратить силы,
Чтоб как чиновнику с пустым лицом,
Доказывать, что не верблюд я сивый,
Гуляющий ночами с голубым котом.

Муза
Не лги себе, и будет завтра проще
Другим смотреть в свободные глаза.
Когда осел идти не хочет,
То даже палками поможешь ли едва.

Ты в глубине сознания того хотел,
Хотя ты внешне знал, что это плохо.
Как бабочка, ты полетел
На пламя явного подвоха.

Прощенье может быть любому,
Кому так много не дано.
А ты отдельною идешь строкою
И вот за это с тебя спросится ещё...

Они блуждают по незнанью.
А ты - всем смыслам здравым вопреки-
Даешь на растерзанье
Сознанье мыслящей руки.

Поэт
Я вспомнил: демон тот был пьян.
Он плакал, бредил, умолял
И говорил о том, как одиноко,
И что мое лишь чувственное око
Увидеть искренне желал.

Лишь только я его спасаю,
Когда с ним рядом выпиваю,
От суицидных мыслей, о плохом.
Лишь я его не напрягаю
И человека вижу в нем.

Его я верно искренне люблю
Как человека, что страдает.
И, несомненно, помогу,
Когда он сердце моё верное узнает.

Муза
И ты пошел, и пил его отраву,
Внимал его бессмысленным речам,
И тяжких одиночеств тяжкую заразу
В себя ты добровольно запускал?
Надеюсь, ты меня не вспоминал
И, как обычно, на салфетках не писал
Про яркие ознобы пьяного сознанья?
Ведь это просто дикое кривлянье,
Что, как в свидетельстве рождения печать:
Мы - не орлы, мы - мухи,
Что любят чувственно летать
Лишь на кривлянье пьяненькой порнухи.

Тебе не стыдно столько тратить время
На опознаванье гиблой пустоты?
Есть неизбежное по жизни бремя,
Но там, где Ты; есть только Ты.

Все остальное шалости безумной плоти.
Она такая хитрая, коварная лиса,
Которая лишь неусыпно хочет
Во все проталкивать себя.

Поэт
Так было прежде, в те слепые годы,
Когда я сам, прости, был беспробудный дуралей,
И часто глупо запрягал тебя в бездарные работы
Приняв в себя стаканами портвейн.

Но знаешь, в чем тогда была забава?
Я сердцем с ними бы как брат един;
Их жутких одиночеств жуткую отраву
Я, как психолог, в созерцанье здравом не делил.

Теперь я вырос, я отдельно.
И в этом ты мне помогла.
Беременность моих тупых похмелий
Ты с милосердьем Бога приняла.

Теперь я точно понимаю,
Каким священным даром обладаю:

Ты так изящна, так блаженна.
Ты бесконечно совершенна.
Ты то, что многим не дано.
Ты на мгновенье их пойми:

Чем ниже падших омут заблужденья,
Тем больше тянутся они
К твоим высотам совершеннейших воззрений,
К твоим понятьям о любви.

И пусть нелепо, пусть коряво,
Но это - песни для тебя.
И Бог им даст, они исправят
Через поэзию себя.

Зачем не веришь в их старанья?
Ведь надо детям помогать.
И пусть с безумством и кривляньем,
Но как-то надо по слогам начать
Восторженно читать.

Муза
Я потрясаюсь: ты сам ребенок -
Упрямый, глупый и смешной,
Что в ворохе чужих пеленок
Находит счастье и покой.

Ты нарушаешь все каноны.
А сила истин такова:
Коль ты, как шелудивый поросенок,
Таскаешь в ямы сточные себя,

То и лежи там сам с собою
И не заигрывай со мной.
Ведь я всегда с любовью,
В твоих блужданьях порядок навожу.

Они не дети юные, а злобные детища.
И им не лень пить водку из горла.
А заглянуть в Меня, как в книжку,
Им просто полная никчемность и фигня.

Зачем пойду я к тем навстречу,
Кто шага не свершил ко Мне?
И ум свой хлипкий твердо лечит
Не чтеньем книг, а ковырянием в дерьме.

Сердца их злобой тленной пьяны
И нет прозрений радостных в уме.
Они ночами продолжают тупо, рьяно
Искать остатки истины в вине.

И вот ты с ними пьешь и жаждешь
Понять свобод безумных теплоту.
И как всегда тебе не страшно
Ещё раз заглянуть в их пустоту.

Поэт
Ещё раз лоб мой поцелуй!
Меня как будто осеняет:
И кто тогда в поэзии холуй?
Тот, кто свободу истин искривляет
Благим порывом нужных чувств?
Иль тот умышленный злодей,
Который логикой безнравственной везуч
И даром сочинительств обладает?

Кто я тогда средь сонмища умельцев-
Полезный для народа горизонт?
И кто тогда останется владельцем
Нетленных истин и свобод?

Я - тварь живая, я не робот.
Я, наделен способностью, страдать,
И я умышленно не лезу в оргий омут,
Чтоб там конфетки пальцем ковырять.

Муза
Ты лезешь в частности, а горизонт -
Всегда живет в большом Поэте.
В тебе сейчас он наглухо закрыт.
Твой разум возбужденно спит.
И если ты, как раб возвышенной свободы,
Не рвешься ввысь, и липкий бред
Твоим крылам летать мешает,
Возьми мои, коль страсть твоя желает.

(Муза указывает на спящую Юную сиделку)

Смотри, как сладко она спит,
И ум её пока не знает,
Что ты - виновник её бед,
Которые еще настанут.

Младенцы верят взрослым, если те
Им в пылкой радости сказали:
Я весь, любовь моя, в тебе
И нет на свете лучше идеала.

Теперь попробуй спрыгни с карусели,
Что крутит чувств безоблачных пурга.
Утехи сладкие наедине в постели
Лишь на мгновенье радуют себя.

Не потому ль, когда постель остыла
И слов растаял сладкий флёр
Ты станешь ей тупым, постылым
И замаячит новый ухажер.

Не мне тебе вещать как может
Самец пушить желаний хвост.
И как забавно он хохочет
На лбы чужие, вешая рогов нарост.

И в том она ли виновата?
Ты - рыцарь искренней любви
Не смог ей доказать, что святость,
Как воздух, для дыханья каждый день нужны.

Поэт
Насколько я виновен, разъясни.
Все эти странные больные дни
В моем сознанье слиплись леденцами,
Словно в коробке,
Случайно угодившую в большую лужу.
Мы пили пиво; много кружек.
Он мне читал свои стихи.
Я сердцем чувствовал, как ему нужен
Полезный праздник искренней любви.

Меня ты знаешь, я лукавить
Не буду за банальный хлеб.
И я увлекся, я желал исправить
Его шагов неверный след.
Какой здесь может быть подвох?..
Послушай, он в стихах своих не плох.

Муза
Прости, но твой восторг не разделяю.
Я если начала служить,
С другими в рифмы не играю
И продолжаю преданно любить
Того поэта, что избрала.
Хозяин должен быть один.
И не делим.

Ты мой хозяин. Я - твоя!
Не отвлекай на глупости меня.

Поэт
Какой хозяин? Я - твой раб.
Хотя совсем неидеальный.
И часто даже очень слаб,
Но никогда не сальный.

Всегда внимателен, как дух голодный,
Что слышит запах меда за версту.
Ты говорила мне, что я свободен
И смею выбирать свою мечту.

Он - не мечта, но ты, прошу, послушай
Его стихов забавный оборот.
Поверь мне, он не худший,
Как пишущий стихи народ.

Такой большой стране, поверь, так нужен
Не генерал с сияньем золота погон,
Который без того при жизни и заслужен
И в благо от успешности влюблен.

Муза
Коль это так тебе и важно, и необходимо,
Я буду избрана и избранно терпима.

Поэт
(читает стихотворенье друга)
Я дурею от чувственных вздохов:
Как забавна житейская муть!
Среди терний житейских подвохов
Мне один освещается путь:

Встать пораньше с глазами ребенка,
Что не знал паутин темноты,
И, свободно отбросив тугие пеленки,
Возродить мимолетного счастья дни:

Пусть свободно Россия мечтает,
Пусть душист день любви для детей,
А в округе никто уж столетье не знает,
Как опасны силки сволочей,

Как несносны постные песни,
Что хозяин велел сочинить,
А мотивы безнравственной лести
Все живое способны убить.

Пусть сам Бог благосклонно сажает
Семя здравое в почву любви,
И скрижали пророков читает
Все, как члены единой семьи.

Муза
Кто не хотел России блага?
Кто благо не хотел себе?
Ты знаешь сам, как слов душевных брага,
Приводит чувства наши к чувственной слезе.

В России каждый выпивший - поэт.
И каждый власть познавший - сочинитель.
И это длится уже сотни лет,
Но кто имеет статус Просветитель?

Теперь скажи: при всем при этом,
Откуда столько тьме дано бескрайность и простор?
И только изгнанным поэтам
Нельзя поставить злой укор

За то, что гимны петь кровавому кумиру
Не пожелал их дар небес.
И почему такую силу
Имеет тьмы российский бес?

В России Пушкин был и есть, Толстой и Достоевский.
Святая Церковь на своём посту.
Но почему же общим строем доски
Носили так покорно в пустоту?

Так долго закрывали очи
На кровь невинных душ любви?
И во тьму кромешной ночи
Лишь допускались лизоблюдства светлячки?

Раздается мелодичный звонок в дверь. Юная сиделка просыпается и несколько недоумевающим взглядом смотрит на поэта, а затем закрывает глаза и произносит в полусонном состоянии, все ещё находясь в гипнотическом состоянии сна:

Какой я странный созерцала сон:
Весенний луг, и бабочки порхают,
Меня крылами обнимают,
И шепчут мне: в тебя влюблен

Весь мир, что можем мы создать.
А мы могучей силой обладаем.
К его ногам мы возлагаем
Наших влияний благодать.

И вновь, как только сон твой сладостный настанет,
Дадим тебе видений рай.
Ты лишь видения не забывай,
И счастье рая вновь к тебе нагрянет.

Ты думай, помни лишь о нас,
И ты узнаешь истинный оргазм.

Мелодичный звонок в дверь повторяется. Юная сиделка открывает глаза и смотрит с надеждой на Поэта. Затем вновь погружается в гипнотическое состояние наяву.

Поэт
В чем суть видений?
Это как кино?

Юная сиделка
Да, но в розовом тумане.
И календарь бегущих дней.
И вы какой-то странный -
То чисто розовый, а то бледней.

Как будто спрятаться хотите,
Но бледность вас поспешно выдает.
И вы стараетесь, и вы таитесь,
А вам же явно с этим цветом не везет.

Бледнее вы, чем белая бумага,
И тут какой-то взрыв.
Вы исполняете забавный танец.
Вы в книгу превращаетесь из вырванных страниц.

Из книги выползает странный старец.
И я подумала: уж больно он актер -
Умышленно себя чуть ниже ставит:
Иль гений, иль тупой позер.

И тут пошло-поехало, как мама говорила.
Он начал книжку, то есть вас, листать
И, выбрав самую измятую страничку,
Занудно начал без желания читать:

Не я вам лично нужен,
А некий идеальный аппарат,
Какой бы стал вам мужем.
А дальше, как изысканный парад:

Он носит вас не просто на руках,
Как подневольный раб плакат кумира.
Вы нарисованы в его очах,
Как в ювелирном золоте сапфиры.

А дальше, больше вечный рай:
Он совершает то, что вы хотите.
А вы хотите счастья через край,
Где он - влюбленный исполнитель.

Тут налетели бабочки со всех сторон
Черней, чем тьма безлунной ночи.
Одели на лицо мне капюшон
И обвязали скотчем ноги.

А этот клоун-старец все твердил:
Ни до, ни после, а заранее,
Ценнее глубина молитв
И лучше, искренне, без оправданий.

Заранее, деточка, скажи при всех,
Что ты его душой не любишь.
Желаешь телом ты себе успех
И просто в мутных водах рыбку удишь.

Поэт
Ты видела, как хоботком своим пчела
Нектары лижет из цветков пахучих?
Как не щадит она себя,
Не отдохнет в тени дерев на всякий случай?

Юная сиделка
Ну вот, как вам рассказывать виденья своих снов?
Начнете за версту плести свои тенета.
А моему и без того уставшему уму
Конкретно подавайте что-то.

Поэт
Ты девять месяцев под сердцем плод носи,
Роди, пои, люби его без счета.
Короче говоря, и грязные носки -
Тупой предмет - и те нуждаются в уходе.

Любовь - не прихоть взбалмошных детей,
Что любят пиво пить в тенечке
И жечь бездонное количество свечей
Не для молитв, а услаждений ночи.

Когда ты вылижешь свою любовь
С такой же страстью, как дитя голодный - соску,
Тогда ты тут же, навсегда поймешь,
Что не бывает в пустоте пророчеств.

Прости, я сам при все моем уме
И всех способностей легко предвидеть,
Порою, так блуждаю, беспробудно, в темноте,
Что лучше этого тебе не видеть.

Тогда я прячу свой пустой наряд:
Бездарной личности, заблудшей так бездарно.
Никто не знает, как смердят
Ошибки глупости вульгарной.

Никто не знает, сколько всякой дряни
Мы пишем на бумаге часто рьяно.

Юная сиделка
Зачем ты вечно очерняешь
Своих благих возможностей простор?
Как будто я не знаю
Как выглядит бездарный вздор!

Муза проплывает над Поэтом и едва касается прозрачным покрывалом его лба. Поэт с благодарностью смотрит на Музу и продолжает с некоторым надрывом:

Играть в любовь гораздо легче,
Чем создавать плоды любви -
Припудрить легкое увечье
Всегда возможно в сумрачной тени.

Найти удобный ракурс света,
А после можно ретушь навести:
И серенький репейник из кювета
Начнет цветами тропиков цвести.

Так было, есть и, верно, будет.
Играть в любовь у нас в крови.
Но настоящий плод любви не любит
Кормиться пудрой от любви.

Как у растений: свет и воду
И минералы почвы стеблям дай,
Иначе чахлых и смешных уродцев
Затем, по истеченью срока получай.

Я видел много суррогата...
Подделки явные под маску от любви.
Я их касаясь, сердцем плакал,
Сдувая с пальцев пудры аккуратные следы.

Юная сиделка
Мне как-то мама спьяну говорила:
Мужчины, детка, часто лгут.
И чем их речь красивей,
Тем чаще после пряника возможен кнут.
Тебе, быть может, повезет:
Не лгущий принц тебя возьмет.

И если ты немножко не кумекашь
О том, чего они тебе плетут.
Ты согласись, потом подумай хорошенько, детка.
И помни: за пряником, частенько, спрятан кнут.

Звонок в дверь вновь повторяется. Муза касается лба Юной сиделки ладонью. Та встает и походкой сомнамбулы идет к выходу. Проходя мимо букета, останавливается, делает к нему шаг и вдыхает его запах. Блаженно закрывает глаза и, угрожая букету пальцем руки, произносит:

Тебя я вспомнила, мой нежный искуситель,
Твой запах сердце разрывает мне.
Я будто марширую пионеркой по луне
И вижу на пустынной местности любви обитель.

Там дивный принц рукою машет.
Меня зовет он чувственно к себе.
И вот сейчас он мне любовно скажет,
Что думает лишь только обо мне.

И я вся таю, как снежинка,
Что угодила в теплую ладонь.
И ничего мне большего не надо,
Ну, наконец-то, это он.

Мой принц - изяществ полные трусы,
Лишенный всяких злых пороков.
И сочетаньем внешней красоты,
И миром внутренним - пророка.

Тебя любить я буду вечно,
Лишь не бросай меня во тьму.
Мне одиноко было, я была увечная
Пока я не узнала твой желаний глубину.

Отходит от букета и блуждающим взглядом осматривается вокруг, словно забыла, где она и что ей дальше делать. Звонок в дверь приводит ее в себя. Она идет к входной двери. Возвращается с новым букетом цветов.

Юная сиделка
А этот больше, чем тот, другой…
Он как пушинка, он намного легче.
Тот был как будто бы сырой,
А этот ничего не весит.
И в нем лежит большой конверт.
Наверно вам опять большой привет.

Муза подходит к Юной сиделке и вдыхает воздух букета. Весело кружится по комнате и пишет рукою по воздуху фиолетовым туманом: все хорошо.
Юная сиделка ставит букет в вазу, достает конверт и передает его Поэту. Оглядывает букет и с наслаждением вдыхает воздух букета. Произносит с искренней радостью:

Мне прояснилось, прояснилось:
Там было ангелов задумчивое пенье.
И вы, как неподвижный белый куль,
То чая просите, а то варенья.
А то велите стол и стул
Поставить, чтоб написать стихотворенье.

Поэт вскрывает конверты. Разноцветные бабочки разлетаются по комнате. Одна из бабочек садится на руку поэта. Поэт читает вслух написанное стихотворение из конверта:

Томленье духа - ночь пустая.
Сон разума - мятежных прихотей укор,
Лишь ангел дивный, надо мной летая,
Мне дарит радостей простор.

Во мне Он друга доброго нашел.
Меня Он снова манит в лето,
Где я как добрый новосел
Буду цветам слагать приветы

И восторгаться бабочкам, кустам, траве,
Жить, как младенец, в сладкой дури.
И верить, что в моей судьбе
Мечта не станет никогда
Тупым создателем не нужной никому халтуры.

Поэт смотрит на Музу, которая выводит пальцем слова из фиолетового дыма, которые задерживаются на несколько секунд и тут же растворяются в воздухе. Он едва успевает произнести:

Восторгов сон всегда опасен,
Когда мы были в тягостной тоске.
И нам заманчив и приятен
Миг радостей - подобно утренней заре.

Но кто доподлинно нам скажет:
Рассвет ли полный встанет за зарей
Иль нас опять легко обманет
Лесной пожар за отдаленною горой?

Ты видел ангелов, ты верно знаешь:
Покоя не было, и нет.
А тот, кто над тобой летает,
Еще не значит дивный свет.

Поэт смотрит на Юную сиделку, которая с усердием первоклассника перечитывает стихотворение из конверта. Муза наблюдает за происходящим. Поэт с облегчением закрывает глаза и притворяется спящим. Юная сиделка роняет лист бумаги из рук и начинает двигать стулом, чтоб его поднять. Они одновременно наклоняются за листом бумаги. Взгляды их встречаются.

Юная сиделка
Мне стало жутко, я невольно
Лист уронила со стихом.
Как можете вы так привольно
Забыться тут же сладким сном,

Когда вам стих такой прислали?
О, если б мне хоть кто-то что-то написал,
Я верно бы три дня плясала
И все, что есть, смогла б за стих отдать.

Черные бабочки вылетают из первого букета и ровным солдатским строем летят к постели Поэта. Муза накрывает строй черных бабочек своей прозрачной туникой.
Бабочки взрываются черными пятнами под её прозрачной туникой. Она вскидывает тунику в воздух, туника исчезает на мгновение и вновь появляется очищенной. Поэт наблюдает за Музой с открытым ртом умалишенного.
Разноцветные бабочки как по команде вновь вылетают из второго букета и начинают летать по комнате и садиться произвольно, где попало. Юная сиделка подходит ко второму букету, достает из него второй конверт и с недоумением произносит сама себе:

Как можно было это не заметить?
Не сон ли это наяву?
Или букет сам по себе умеет
Рожать конверты налету?..

Подходит к постели поэта и показывает ему конверт, на котором написано: "Самой восхитительной в мире смотрительнице за моим другом". Передает конверт поэту.

Поэт
Он твой по надписи на нем.
Смотри, читай, как хочешь.

Юная сиделка открывает конверт и читает стихотворение шепотом. Прочитав, передает его Поэту, произносит слова задумчиво и осторожно:

Прочтите вслух его вы сами.
Меня он странно напугал:
Так много мыслей с небесами
Со мной он буйно обвязал.

Поэт читает стихотворение вслух сбивчивым голосом слабо соображающего юноши:

Полоску света на ковре
С тобой сравню: ты лето.
Когда весь мир во сне,
Ты шлешь ему приветы.

Он пробуждается из сна,
Себя еще не понимая,
И видит лишь тебя -
Как ты теплом сияешь.

И в этот миг прозрений и любви
Он к счастью оживает
И лучезарности твои
Младенцем искренне вбирает.

Так будь же светом без конца:
Пусть мир тебя узнает
И с радостной улыбкой у крыльца
В свои пространства приглашает.

Я разделю его любовь
Со всей смиренностью поэта
И в новой песне вновь
Тебя прославлю - радость лета.

В тебе есть свыше данный свет,
А теплый свет пространство оживляет.
И потому даю тебе обет:
В плодах искусства постараюсь -
Тому свидетель будешь ты -
Взрастить поэзии нетленные цветы.

Поэт
Что в этом странного: слова
Имеют свойство сочиняться.
И соответственно затем в дела
По силе истин притворяться.

Поэт просит Юную сиделку приготовить завтрак, а он тем временем постарается встать и привести себя в порядок. Она уходит. Поэт встает, ходит по комнате, затем садится на край кровати и закрывает лицо руками. Слышит, как из первого букета вылетают черные бабочки. Он смотрит, как они кружатся в воздухе и создают замысловатые рисунки, похожие на детский калейдоскоп из черных стекол. Поэт произносит вслух, с явным желанием, чтоб услышала Муза:

Таких видений вереницу, помню, видел
Я наяву в последний раз,
Когда мы пили и курили
С ним в ресторанчике кальян.

Хотя виденья были все цветные,
Сменяя мультиком свой яркий вид,
Подумал я тогда: они тупые,
В них странный свет озарения горит.

Они похожи на цветные витражи,
Где есть довольно острые углы.

Они мой мозг поспешно разбивали
На разноцветный хаос, а затем
Мне обещали праздник перемен.
И за собой мое сознанье увлекали,
Желанье воли тут же подавляли.

Какой-то странный и тупой гипноз.
Такой же неприятно липкий,
Как неожиданный понос,
Полученный по пищевой ошибке.

А черный цвет - это отстой,
Стена, паденье, пропасть?
Иль еще хуже: временный покой,
Где ты с дыханием уже не дружишь.
А дальше - смерти грубая коса
Срезает с тела жизни прыщиком тебя.

Наверно, это новый триллер,
В котором я случайно побывал.
Легко отделался: три дня в кровати,
Где тело, словно в теплой вате,
И мозг, который тайно пребывал
В иных мирах, в иной планете,
Как вялый член для излияния мочи в клозете.

Муза отсутствующе наблюдает за Поэтом, и первая замечает Юную сиделку, стоящую с чашкой кофе в дверях. Юная сиделка роняет чашку, подбегает к поэту и, нежно обняв его, укладывает в постель, произнося с милым состраданием:

Наверно, жар и дикий бред:
Вы сам с собою говорили,
И, хорошо, не натворили
Себе немыслимый ущерб.

Муза целует Юную сиделку в затылок и отходит к изголовью кровати.

Поэт
Вы улыбнулись странно и легко,
Как будто счастье увидали.
А мне ужасно - вам смешно.
Но вы, наверно, все же угадали,

Что надо быть слегка светлей
И грусть пустых печалей
На полотно житейских дней
Не наносить так идеально,
Как это совершаю я.

Муза ставит свою ладонь перед лицом Юной сиделки и дует. Серебристая пыль слетает с ладоней Музы и, омывая лицо Юной сиделки, делает черты ее лица одухотворенно красивыми. За спиной Юной сиделки вырисовывается текст. Поэт свободно, без напряжения читает:

Объект любви всегда прекрасен.
И ты прекрасна, я люблю
Смотреть, как взор твой ясный
С весельем прячется в тени
И светится из глубины
Твоих очей - олив, омытых солнцем.
Ты - как младенец, в сердце весела,
Решивший никогда не помнить
Печальных неурядиц бремена.

Юная сиделка
И это тоже обо мне!
С ума сойти, как клево.
Мне кофе снова принести
Иль будем пить в столовой?

Поэт
Позволь мне привести себя в порядок.
Мне жутко думать о себе,
Что я такой грязнуля и неряха
Во всем, везде.
Побудь в столовой. Я приду.

Юная сиделка уходит. Муза проводит ладонями рук по лицу Поэта - трехдневная щетина исчезает, и цвет лица становится моложе и свежей. Она рисует пальцем руки в воздухе экран, и Поэт видит, как его Случайный друг и Падший ангел ведут беседу в этом же ресторанчике, где Поэт и Случайный друг курили кальян. Все происходит как на экране монитора.

Падший ангел
Забавный ухарь - пустословие,
Любитель щеголять своим умом
И доставать из серого подполья
Заумных витиеватостей объем.

И все, что надо этому всезнайке -
Лишь показать, как он хорош.
Но присмотрись, и ты увидишь попрошайку,
Способного за медный грош

Гонять слова до посиненья,
Благие цели в этом находя,
И прилагать завидное терпенье,
Опять же выставить разумником себя.

Случайный друг
Когда б так сладко не кормили
И не давали сладко жить…
А пустословье было бы крапива,
То кто бы стал его любить?

Из слов пустых кроить пустоты,
Туда виденья счастья заводить.
И свыше данные сознанию блага свободы
На пустоту обмана заменить.

Падший ангел
И поколение сменяет поколеньем,
Кто вывод сделал и урок,
Что в грязном стойбище колени
Никак нельзя испачкать на денек.

Погибнут крылья в паутине,
И тело, счастье воли потеряв,
Погрязнет гирей ржавой в тине,
Так грязь вокруг себя, и не убрав.

Я не чистюля, не аптекарь,
Перфекционизму не идейный вождь,
И ради выгоды, как хитрый лекарь,
Не буду покрывать людскую ложь.

Есть лучший способ, кардинальный:
Навоз Авгиевых коней
Лишь в пепел обратить банальный
И высыпать на голову людей.

И вот тогда они легко познают,
Что значит солнце счастья в небе голубом.
Лишь потеряв, они бывают,
Способны подружиться с избранным умом.

В моем брюзжанье больше сока,
Чем в ваших сказках о любви.
И в шалостях моих пороков
Гораздо больше избранной мечты.

И кто кузнец силков земной отравы,
И кто ловушкой этою исправил,
Хотя б один порочный горб?
Вы пожираете лишь жизни сладкий торт!

Случайный друг
Мой цензор избранный, окстись!
Ты как пружина прагматизма -
Чем жестче сдавлена инстинктом выживанья вниз,
Тем больше видишь в жизни драматизма.

Художник и поэт - всегда дитя.
Иначе он не будет делать
Того, что совершать нельзя,
Того, что совершает смелость,

Того, что делать просто глупо.
Ему не ведом ушлый прагматизм.
Иначе он уткнется тупо
В себялюбивый экстремизм.
А тот, кто в келье личных благ,
К свободе избранных не сделает и шаг.

На мониторе видно, как в ресторан заходит Поэт и садится за стол с Падшим Ангелом и Случайным другом. Поэт просит Музу перестать показывать о том,
что произошло три дня назад со словами: вспомнил, вспомнил.

Поэт
Мой новый друг вполне свободен,
Учтив, изыскан, благороден.
Я вспомнил, я тогда слегка смутился,
А там расслабился и весело напился.

Но этот странный ангел,
Кто такой?
И что три дня назад
Произошло со мной?

Муза
В его глазах литавры блещут и поют,
Он - Рим в гулянье карнавальном.
Но странные я в отдаленье звуки узнаю:
Как будто кошки жесть скребут
И камни сыплются и создают завалы…

Сердца, завистные о тайной власти над толпой,
Всегда стучат с разумною прохладой -
И вечно раскорячены одной ногой
Толпе куривать священный ладан.

Они обильны на свободные уста,
И клеить сладким аргументом очи.
И поощрять народ, как дикие стада,
Своим исчадьем каверзных пророчеств.

Но все их прения - лишь дым,
Подобно дыму жареного мяса.
И обещания: мясо вместе поедим -
Лишь ловкая рекламная подача.

Так сочиняли бесы издревле, как благо,
Слепцов доить, подобно взнузданных коров,
Зажав безумствами наполненное стадо
В смертельные тиски всепоглощающих грехов.

Поэт
Мой ум подобным образом не мыслит.
И, видно, знаний ремесло моих пустяк.
Тебе же свыше данные восторженные силы,
Легко и просто подсказали так.

Муза целует Поэта в лоб и начинает весело кружиться по комнате и исполнять танец юной девочки, которой безумно весело, свободно и легко и которой никто не нужен.

Поэт
Ах, девочка, ты зря со мной шалишь,
Я - поезд, уходящий на Париж.
Без завтрака останусь, без обеда.
И паутина сумрачного бреда
Мои опутает свободные крыла.
И как я выберусь из плена без тебя?

Муза
Я оценила дар твой сочинять.
Иди, пей кофе с медом.
Но помни: чтоб понять,
Не надо следовать призывам моды.

Ты заблудиться смеешь лишь на миг,
Но долго следовать - ни разу.
Ведь заблуждения - не черновик
Легко сгорающий, а тяжкая зараза.

Не мне тебе рассказывать о тех прожектах,
Что выдержит лощеная бумага.
Но подсознание - иная смета,
И ты становишься бедняга.

Как только будешь там легко чертить,
Как на бумаге, всякие козюли,
Как сможешь ты, потом переварить
Засевшие в сознанье глупые пилюли?

Юная сиделка, уставшая дожидаться Поэта, входит в комнату и слышит голос Музы. Она с недоумением смотрит на Поэта. Муза набрасывает легкую вуаль на лицо Юной сиделки и Поэта. Они погружаются в гипнотический сон. Муза касается ладонью губ Поэта, и он начинает говорить в состоянии гипноза:

Я готов стать бомжиком в пределах Эдема.
И пусть нагая Ева не знает целлюлита.
И я не буду заниматься всякой хренью
И распускать на нее сексуальные слюни.

Я не буду стоять в пробках, вдыхая вонючий пердеж
Из этих перламутром покрытых каракатиц.
И чувствовать, как мне становится невтерпеж -
После запора - легко и быстро покакать.

И пусть облака купаются в тихом заливе
Моей мечты об идеальном пространстве.
И теплым объемом своих царских изгибов
Сулят мне вечный покой и счастье.

Муза подходит к письменному столу и переписывает слова Поэта на лист бумаги, одновременно цитируя новое стихотворение, как веселую частушку:

Поэты все, как под копирку:
Покой и счастье подавай.
Жизнь превращается в глобальную пробирку,
А им, извольте, нужен рай.

Простые люди не мечтают -
Заботой жесткой сжаты под уздцы,
Поесть, поспать бы, и в кровати
Лишь на мгновенье освежить свои мечты.

Муза выводит из гипнотического сна Поэта и касается ладонью губ Юной сиделки. Юная сиделка начинает танец пьяной Менады, и читать стихи в состоянии гипноза:

Потеря контура безопасности -
Капкан для мальчика в возрасте нежного пуха,
Когда модная бритва бреет душевные нежности,
И превращает через желтую прессу махровую потаскушку
В любвеобильную для слюней обывателя безмятежность.

И обжорство от бритых потаскушек под девочку
Всегда стремится откушать иные блюда.
И свободно выписать себе повесточку
На пиршество личного самосуда.

Теплый попутный ветер дует мне в спину легко.
Крылья уставшие трепетно,
Все позабыв былые нелепости,
Нежатся, свободно вкушая попутного счастья тепло.

Я понимаю, ваши глаза - удивления полные чаши:
Как ты умеешь так долго, удачно летать,
Если из каждой обглоданной цивилизацией чащи,
Даже мальчишки любят слюнями стрелять.

Нет мне смысла объяснять детали любовных полетов.
Тот, кто летал хоть мгновенье, ребенком поймет.
Главное - правильно спрятать капельки пота
И не сбрасывать сверху свой мерзкий помет.

Ветер свобод на вершине счастья дует совсем иначе,
Чем между свай, наделенных полномочием власти,
Вращать пропеллеры для получения сдачи
Со всех, кто пытается вольно пробраться
В пространство, где возможно в обнимку с любовью летать
И тяжесть меркантильных забот не знать.

Здесь я обязана сделать постскриптум:
Пролетая меж сваями, помни всегда:
Лучше быть немного свихнутым,
Чем выдавать себя за Христа.

Лучше свободу любить для полноты свободы,
Чем для загаженных жадностью чрева целей
И умело строить масляные оковы
Для истребления розовощеких целок.

Я низвергаюсь лично ниц
Перед простотой чувств истинно любящих
И не способных выстраивать толки второго плана,
Когда наслаждение развинченной личной шкуры
Готово закрыть глаза разума на возникающие изъяны.

Никто, как познавший боль алмазных когтей греха ,
Так не благодарен видеть свободно восходящих в теплые выси,
Где чертополох самоуничтожения не клонирует себя
И не бегают вальяжно наглые крысы.

Я готова поплакаться о заблудших на разбойных путях.
И даже, признаюсь, однажды плакала.
Но, забавно, на мою молитву в слезах
Разбойник один уже бездумно и мило накакал.

Опыт разборок полетов между свободой свыше и грехом
Всегда свидетельствовал упорно об одном:

Держи глаза пошире открытыми в ясном свете
И закрой широко во тьме блужданий,
Иначе неоновый свет легкого растленья
Подарит тебе свой опиум сияний.

Поэт
Ветер учений принес семена
В мир, где царила разруха,
И утвердил, что снесет бремена
Этой безмозглой житухи.

Муза
Зло, уходящее ловко гулять,
Покинув дом твоих сознаний,
Любитель восвояси возвращать,
Ярмо безумных обнищаний.

Все лаконично у любви.
Все там - терпенье и порядок.
Ты главное уставшим глазом не смотри
На обольщения чужих, цветущих грядок.

Искусство хитрых обольщений
Всегда, как сладкий леденец.
К чему полезное смиренье,
Когда весь кайф в клокочущей слюне?

И все в пределах внешней страсти.
Она, подобно крик в лесу,
Бросает шумные объятья
Приятным фейерверком в пустоту.

И ты ответишь эхом или нет?
Сияньем ярким ты ответишь?
Сознанье - выигрышный билет,
Когда ты с Жадностью не метишь
Попасть в миры приятных обольщений
И где не надо благости смирений.

Муза накрывает прозрачной туникой лицо Юной сиделки и быстро ее сдергивает. Юная сиделка выходит из гипнотического сна и произносит с удивлением:

Я будто дважды оказалась там же,
Где, точно помню, дважды не была.
И странная во мне клокочет жажда:
Со стороны немножко оглядеть себя…

Три дня назад
Пришла в наш офис странная мадам,
Такая вся из пятого столетья
И предложила нам
В журналы модные всмотреться.

А я еще подумала: ну вот,
Еще одна пришла кикимора с болота
И так манерно открывает рот
Как будто говорить ей неохота.

Ну, сам подумай: полный бред.
Пришла ж не просто прогуляться,
Не в ресторанчик на обед,
А в нужном деле состояться.

Все кинулись журналы мод смотреть.
Я тоже для блезира посмотрела.
И вдруг я просто стала столбенеть.
Там иллюстрации картин пестрели

В такой себе обложке серой и смешной.
Я тут же стоимость спросила.
Мадам ответила: Вам это, девочки, презент.
Я тут же унесла его с собой.

Вернулась, тотчас села в уголок, жду.
Мадам и девочки так бурно обсуждают,
Что некто, где-то одевает.
Как силиконом груди заправляют.

А там поехало, пошло...
Надеюсь, я еще не надоела.
Итак, я оказалась здесь у вас
На целых две недели.

В контракте сказано: сиделка.
Я думала, буду крутиться словно белка.
А я, признаюсь, даже отдохнула.
Легла к вам рядом и уснула.
Вы тоже спали, как младенец.
Лишь иногда сосали палец, словно леденец.
Надеюсь, в вашем сердце нет презренья
За то, что я не проявила должное терпенье?

Муза наклоняется к уху Поэта и шепчет: ты догадался, знаю, верно, я, кто у
неё кикимора болотная! Смешно! Но это я!

Поэт
Я слушаю, и мне уютно и тепло,
Как утром после баньки,
В морозный день в постели…
Такой беспечный глупенький уют
И соловьи в душе поют.

Поэт
Я точно так же, только иногда,
Готова утро провести любя.

Поэт
Любить любую утром невозможно.
Ночь пьяная любым дана.
А утро призрачно и осторожно.
Уж если утром, то любя.

Что человек с утра себе трактует,
То и настигнет его днем.
И ночь в виденьях сна свободно нарисует,
Что было главным утром в нем.

Лишь утро - самый точный доктор
И самый искренний суфлер.
И потому будь искренен и точен,
Когда выходишь в утренний простор.

Я верю утру больше, чем иному времени.
И если ты с утра уже устал,
То, верно, мыслей нелюбимая беременность
Твой пошатнула верный идеал.

Леченье просто: отдохни-подумай,
Спроси у Бога торжествующий покой.
Лишь вместе собранные силы
Владеют в нужном направлении тобой.

Поэт
Как вы умеете, вот так легко,
Слова поставить в нужный угол
И намекнуть забавно и смешно
О некой скрытой сути!
А я смогла б вот так, как вы?

Приятно прикасаться теплым взглядом
К всему, что в сердце - будто шоколад.
Тепло, которое настолько рядом,
Что ты как будто пламенем объят.

И ум твой, сильный и могучий,
Невольно низкий делает поклон,
Тем высочайшим чувствам,
Звучащие с оркестром сердца в унисон

И все звучит в великом храме - теле.
И отчуждений тягостный укор -
Довольно злой, тупой бездельник,
К вам не зайдет, как хитрый вор.

Хочу ли принца я как тело?
Да, безусловно, я его хочу.
Но пусть душа его бы пела,
Как соловьи весной в саду.

Одна серьезная загвоздка:
А как я это стихотворно опишу?
Я не умею сочинять стихи успешно.
Я лишним чувством иногда грешу.

Поэт
Легко!
Съедайте полкило
Бумаги утром натощак.
Ту, что не лезет в глотку - плюйте.
Живите беспробудно так.
И в этой дикой сути
Вы будьте день и два, а лучше год.

И, может, к вам и снизойдет
Стихов виденье легкой вереницей,
И Муза наяву приснится
И за собой любовно поведет.

Поэт
А Музы, Зевсы - это же Гомер.
Вы что, с него решили брать пример?

На кухню входит Муза и пишет на стене слова из солнечного света:

Примеров множество, не создавай кумира.
Не любит перекосов истинная лира.

Поэт не читает и опускает взгляд к полу. Муза толкает стоящее на краю стола фарфоровое блюдечко. Блюдечко разбивается. Муза уходит из кухни.

Поэт
Не смотри на меня так пристально.
Ты совсем ещё как дитя,
А ушедший блуждать от пристани
На закате угасшего дня

Вспоминает восход золотисто-радужный
И свободу любить все подряд,
И беспечную светлую жажду
Никогда не смотреть назад.

Ты умна. Так бывает, когда
Мы способны к мечте идти неуклонно
И, восторги сердца живого храня,
В этом мире, от зла несвободном,

Мы мечтаем построить возвышенный рай.
Но отдельно шалаш не построишь.
Так что, лучше, заранее знай:
Как слугу нерадивого, зло не уволишь.

Лишь свободы разумной звезда
Золотое возложит на разум свеченье.
Лишь она
Освещает наш путь устремлений.

Поэт
Как будто вы сейчас уйдете,
И мы не встретимся уже.
Когда вы весело смеетесь,
То я невольно нахожу в себе

К вам эхо чувств ответных.
Ваш этот стих - печаль печалей,
И вроде идеальный, светлый
Но, в общем, жутко безответный.

Я не люблю такой печальный смур.
Он слишком давит, слишком странен.
Приятнее, когда любви амур,
Как денди, идеален.

Послушайте, я тут недавно написала:
Вереницей вечерние лица.
Я сияла желаньем влюбиться.
Я с печалью смотрю на толпу.
Вот он, миг: мне так вольно,
И на сердце легко и не больно.
Я блаженно сегодня усну.
Я блаженство желаний влюбленных люблю.

Поэт
Масленое масло.
Только вторая строчка звучит так:
Ты сияла желаньем влюбиться.
А третья: Я с печалью смотрел на толпу.

Поэт
Откуда вы это знаете?

Поэт
Это мое стихотворение,
Которое я написал
Лет десять назад в подземке Киевского метро
Между станциями Крещатик и Героев Днепра.
Рукопись я потерял.

Поэт
Однако, парень бывший мой большой нахал.
Он мне его любовно написал.
А я решила, выдам за свое.
А вам смотрю смешно?

Я бы за каждый стих боролась до упаду,
Не потому что деньги и награды...
А потому, что я его родила.
Рожденное я б защитила!

На кухне по проводному телефону раздается звонок. Поэт берет телефонную трубку и достаточно долго слушает молча, явно слушая, размышляет о чем-то другом.
Затем с поспешной экспрессией произносит:

На юбилей! Марату Пафину! Пиши!
Король не может быть горбатым -
Таков закон успешных тем...
Какое наслажденье, брат мой Пафин,
На ваши выступления смотреть.

Муза проникает сквозь кухонную стену и нежно обнимает его и шепчет на ухо:

Не продавай себя по мелочам.
Все эти нужные друзья - подвохи.
Подумай хорошенько сам,
Что стоят лицемерья выгодные вздохи.

Умей закапывать свои мечты,
Как умный пес копает ямку,
И оставляет в памяти следы,
Когда он снова рядом встанет
С тем, что когда-то закапал.

Умей таить свои желанья.
И если ты достойно обожал,
То чувств высоких обаянье
Тебя вернет на старый след.
И ты найдешь, что временно оставил,
И заблуждений тяжкий бред
Силки перед тобою не расставит.