- Для одних деньги как наркотики, для других – средство для исполнения поставленных идей. Я отношу себя к последним. А идеи – как дойная корова, надо только немножко потерпеть, и они начнут нас кормить. А наркомания – это тупик, - он произнёс это, как обычно произносил то, что давно обдумал и поэтому вполне уверенно. И после этого ему становилось намного легче и спокойнее.
Это было заметно по его лицу. Что-то мрачное и тяжёлое опадало, и оно становилось светлее. Даже чуточку круглее и глупее, чем изначально.
Но на этот раз она не смотрела на его лицо. С холодным и отчужденным взглядом она наблюдала за каплями на стекле и машинально думала: опять гонки! Она была из той касты общества, которое свою малообразованность компенсировала природным умом и быстрой смекалкой и интуицией, которая чаще всего срабатывала в безвыходных ситуациях. И, главное, она была красива, как бывает красива лань среди коров. И это сравнение можно было бы перенести на всё сразу. Кроме одного: ни один мужчина от неё не получил ни капли благостного молока, как того хотело его самолюбие. Как известно, лань – не дойная корова.

Есть известная болезнь у мужского пола: самонадеянно думать в момент любовного очарования, что они – те единственные существа в мире, которые способны совместить невероятное. Женщины так не думают. A если их мысли иногда и доходят до такого глобального самообмана, то это быстро лечится: Беременность – как плодоношение – подразумевает создание такого нового пространства, которое требует полной самоотдачи.
И полумеры приводят к плачевным результатам. И женщина это понимает не при помощи глобального анализа мировой экономики и бесконечных умственных интервенций разума, а легко и просто: один раз покормив грудью младенца. И хотя механика ума мужского пола и главенствует над женской в плане построения некой глобальной архитектуры экспрессивного мышления, но крушение наступает в другом направлении: как только мужчина начинает самовлюбленно думать, что винтики мышления и винтики чувств крутятся так, как хочет логика его умственного анализа. И что он в этом бесконечном хаосе вселенского масштаба может разобраться сам, без помощи женщины. Наивный мальчик! Женщины – не просто самый идеальный проводник в этом хаосе, а также – лучший попутчик. И надо всего лишь: шагать с ней по любви.

И если бы она увидела, что его лицо, только что полное скрытой зубной боли, не преобразилось и не стало светлее, она, может быть, поступила, как это делала раньше: обняла бы его и поцеловала в шею. Она не любила прямые поцелуи в губы, особенно днем. День – не ночь, и лучше себя не заводить попусту.
К тому же нежный поцелуй в шею имел гораздо больший эффект для такой красивой и такой чуткой женщины, как она. Надо было всего лишь показать немного впавшему в излишнее самомнение мужчине, что она рядом. И готова разделить любые его чувства и мысли, как любящая женщина. Но сегодня она была слишком далеко. И ее природная способность угадывать, как бьется мужское сердце, которое тебя любит, в это мгновение отсутствовало по простой причине: она была впервые напугана, и страх парализовал ее реальные чувства; но интуиция подсказывала с поспешностью доброго суфлера: Он тебя любит, и ты его любишь. И это самое главное. Все остальное уляжется само по себе. Доверься мне.
- Если я – руль машины, который легко направляет наши намерения на самых сложных участках жизни, и если мы знаем заранее, как важны наши приоритеты на сегодня для будущего, то мы, верно, серьезней бы относились ко всему, что помогает нам быть готовыми к будущему. Если бы ты попыталась вдуматься и проанализировать, и если бы мы смогли сейчас обо всем разумно договориться…
- Я где-то слышала, что корни суеверия растут на почве, которая состоит из мелких и крупных гранул под названием «если бы». И это происходит в том случае, когда почва скупа, а божественное солнце едва пробивается сквозь мрачные тучи скудоумия.
Он никогда не переставал удивляться ее способности в самый серьезный момент сказать нечто такое, что заставляло сделать в его рассуждениях поворотный ход, который его вначале заставлял задуматься еще сильнее и который в итоге заканчивался не так уж и плохо.
И ему нужна была пауза. Он просто не знал, о чем говорить дальше. И как сказать самое неприятное: те расходы, которые предусмотрела она, необходимо пожертвовать в другом направлении. Иначе будет финансовый крах. Он даже успел про себя подумать: она же достаточно умная, и если я не смог ее убедить, то значит я слабак.
- Я хотел сказать, что необходимо выработать совместные усилия в том направлении, которое в итоге окажется самым плодотворным в вопросе финансовых затрат.
- Ты хочешь сказать, что наркотиков много не бывает. А так как я конченая наркоманка, то, следовательно, мы никогда не сможем сделать достаточный запас наркотиков, и так далее, и так далее, – она произнесла это, не поворачивая головы и упорно наблюдая за каплями на стекле. На мгновение она подумала: может быть, это из-за плохой погоды, и все пройдет само собой. Осень – не лучшее время для любовных охлаждений. Может быть, уехать к матери в деревню и просто ходить по лесу и собирать грибы. Но она тут же одумалась: если я сейчас ему уступлю, я его потеряю.
-Так далее, так далее, – произнёс он несколько машинально и глупо, словно пытаясь этим взять временную паузу и быстро сообразить, а идёт ли всё по тому сценарию, который он уже мысленно написал предварительно до того, как произнёс ключевую фразу: «для одних деньги как наркотики».
- Прости, но я почему-то почувствовал себя аквариумной рыбкой, которую выбросили на ледяной бетонный пол. Мне так холодно и неуютно. Так глупо признаться, а я вроде все продумывал заранее до мельчайших деталей, и не один день. Я даже составил схемы и проанализировал не только состояние ДОУ-ДЖОНСОНА, а также все тенденции мировой экономики за последние сто лет. И я нащупал самое главное. И дал этому свое определение: самоуплотняющий механизм сбережения излишне неоправданных затрат. И я даже нашел уравнение, которое может определить параметры цикличности надвигающегося самоуплотнения.
- Хватит из себя разыгрывать идиота. Ты хочешь меня разжалобить. Ничего ты не изобрел. Все было до тебя известно: не ешь больше, чем возделываешь. И как можно что заранее продумать, когда я тоже думаю. Или ты можешь заранее знать, что я думаю? Значит, ты решил, что я тупая кукла, которая не умеет думать. И это за нее будешь делать ты. И ты лучше меня знаешь, что такое, и так далее, и так далее.… Вот когда у нас не было раньше этого, и так далее, ты меня любил больше. Может быть, нам пора разбежаться? – этот словесный марафон стоил ей невероятных усилий. И внутренне она была не рада тому, что сказала так много и так заносчиво. Это был не её стиль. И она тут же сама себе сказала: «Как глупо, как глупо, надо будет запомнить эту ситуацию и больше не срываться. Это признак слабости. А если он заметит эту слабость, то я его потеряю. Какая я дура. Все испортила на ровном месте. И почему меня так и тянет сказать ему какую-нибудь глупость в лицо? Все, больше не буду делать это никогда. И скорее он прав со своими уравнениями. А я так глупо его урезонила.»
И она посмотрела краем глаза на его лицо, и ей стало одновременно и жаль его, и спокойно, и радостно, и грустно. На его лице была глубокая печаль. И ей захотелось подскочить к нему восторженным ребенком, как она это и делала обычно. Обнять его и пойти погулять в ближний парк. Она любила гулять с ним в ближнем парке и потому, что на неё поглядывали другие мужчины, и потому, что она точно угадывала, как он её сильно любит. И как он чувствует, что все эти все чужие мужчины лишь облизывают её своими сальными взглядами и не могут дать большего, чем он.
Никто никогда не знал и никогда не узнает, какую школу на практике проходит слабый пол с лёгким и весёлым характером синицы. И если живущие под благополучной крышей родителей от сытости лезут в изящные кормушки, то она лезла от нужды и имела опыт, что дверка кормушки так резко и быстро захлопывается, что не успеваешь и сообразить.
Она любила его и обожала его уже за то, что он изначально не играл с ней. Она брала корм из кормушки и в глубине своего я всегда была готова к тому, что однажды дверка захлопнется. А дверка не захлопывалась. Это приводило её даже в некоторое замешательство. Ибо захлопывание было определённой визой на новую свободу. После захлопывания она могла лететь дальше. С ним было иначе. И к тому же, теперь она и не хотела, чтобы дверка захлопнулась. Она хотела остаться. Но обманывать и смотреть друг на друга через непреодолимую пропасть она не хотела. Полгода вместе были для нее всем лучшим, что было в её жизни.
- Скажи мне, зачем ты всё так усложняешь. Всё гораздо проще. У нас заканчиваются деньги; я это давно почувствовала. И если ты хочешь, то ради твоих каких-то идей я пойду работать уборщицей, проституткой на панель – на этот раз она произнесла свои слова только с одной целью – побыстрей убедиться, что он её любит. И забыла только что данную себе клятву не произносить никогда глупостей.
И на этот раз она стояла рядом с ним и слышала его дыхание, видела, как ресницы его глаз устало закрылись, и вот…. Но он молчал. Он не шевелился. Два прямо противоположных чувства овладевали им с такой силой, что он растерялся. Первое чувство: всё, это конец, конец любви и счастью. Дура, какая она дура. У меня не просто кончаются деньги; я уже давно живу в долг, и она мне говорит про совершеннейшую тупость: на панель шлюхой. Вместо того, чтобы просто сократить расходы. Я же не прошу её о кардинальных сокращениях. Я готов всё ей объяснить. Мы слишком много тратим. И в итоге это кончится тем, что я ее потеряю.
Второе чувство: что я ей скажу? Что я в долгах? Что я неудачник? Нет. Я её потеряю еще быстрее. А она – то лучшее, что у меня было в последнее время. Сейчас скажу ей, что я не прав, и пусть идет, как шло. И что эти мои глобальные изыскания на ученую степень – просто случайное размышление, которое я придумал в одиночестве на недавней прогулке. Это просто бред сивой кобылы. Как можно сказать такое той, которую любишь: «идеи – как дойная корова, надо лишь немного потерпеть и они начнут нас кормить, а наркомания – это тупик». Бред, полный бред. Да здравствует наркомания!
Я буду с ней до конца. А вот когда она меня бросит, тогда и займусь идеями в одиночестве.
Раздался телефонный звонок, и они впервые в это утро посмотрели внимательно друг другу в глаза. Временный, внешний раздражитель не оттолкнул их, а объединил.
- Кто возьмет трубку? – спросила она тем голосом, на какой способна женщина, когда хочет всем сердцем сказать мужчине: я тебя люблю.
- Если хочешь, то возьму я, – произнёс он тем голосом, на какой способен благодарный мужчина, после того, как минутой назад все его чувства заглянули в бездонную пропасть одиночества, где ни лучика любви не освещало бесконечный мрак холодного отчаянья.
- Возьми ты.
- Хорошо.
Он внимательно прислушивался к голосу в трубке, и это было видно по его некоторой растерянности.
- Что там такого?
Он закрыл ладонью трубку телефона и произнёс с несколько глуповатой улыбкой:
- Они говорят на английском, и я разобрал только, что умерла твоя тётка, и так далее, и так далее....